Ольга Новикова - Каждый убивал [Журнальный вариант]
Откуда он про Катюху с Мишкой знает? Просто навел справки или установил слежку? И какое самообладание! Впрочем, все те, кто пробился наверх, умеют отставить свои спонтанные эмоции в самый дальний угол — на тот третий-четвертый план, который в формате “три дэ” без специальных очков размыт, почти не виден.
— Вы знаете про мою потерю.
Констатация факта, не вопрос.
— Соболезную, — вставляет Анжела ритуальную фразу, таким образом подтверждая собственную осведомленность. Спасибо Глебу.
— Когда и куда мой шофер может заехать за вами? Нужно срочно поговорить не по телефону. — Бизяев все-таки сбивается на начальственный тон.
“Тебе нужно! Никуда я не поеду!” — мелькает у Анжелы, но… У Катюхи лицо прямо изменилось… Видно, что подруга сочувствует Бизяеву-отцу и, как все мы, переносит ситуацию на себя. За своих парней боится: а если с ними что-нибудь случится…
— Я должна закончить важное интервью… — объясняет Анжела не столько телефонному абоненту, сколько подруге.
Вообще-то сила поведения личности в том, чтобы отказывать или соглашаться, не приводя причин. Но комкать встречу с подругой ради чужого, враждебного ей человека она не будет. И, может, Катюха догадается, заслонит…
Черт, она убирает диктофон и машет рукой: мол, мы уже закончили. Она и в школе всегда была доброй, а когда вышла замуж и Мишка разбогател, так вообще стала почти святой. Я бы, может, тоже, помягчела, если б у меня был такой же тыл, как у нее. А так приходится в одиночку вести каждый день оборонительные и наступательные бои. Всякая встреча — сражение.
Вот, с Катюхой хотела передохнуть, так нет, не дают.
— Ладно, подъезжайте через час к дому. — Это минимум времени, который понадобится, чтобы привести себя в товарный вид. — Пусть шофер позвонит в домофон — я буду готова. Чем я-то могу помочь? — с раздражением сунув Катюхин телефон в свою сумку, Анжела поворачивается к подруге и меняет тон: — Не представляю, зачем я ему понадобилась, — лукавит она. — Но раз ты просишь, то так и быть, встречусь.
Несмотря на дружбу, Анжела четко расставляет все по ранжиру, формулирует, кто кому должен. Никогда не помешает…
— Спасибо, дорогая. Я тебя провожу… — Подруга безропотно подписывает долговое обязательство.
Как будто ей сделала одолжение. Ну, точно святая.
— Я сейчас же сброшу на мыло контакты с подходящими тебе випами. Звони и смело ссылайся на меня. Пусть только попробуют тебе не помочь!
— Спасибо, солнышко, — обнимает Анжелу подруга. — Но если не успеешь…
— Успею. — Анжела чмокает прохладную Катюхину щеку и прикладывает магнитный ключ к воротам.
Короткого пути к своей квартире хватает, чтобы продумать наряд для непростой встречи, подобрать к нему правильный макияж и составить список из пяти чем-то обязанных знакомцев для подруги. Порядок действий в таких ситуациях отточен нередким их повторением. Обдумывание — такое же удовольствие, какое, наверное, доставляет серийному убийце размышление над тем, как он будет наслаждаться поимкой намеченной жертвы. Главное — никакой спешки, полное спокойствие. Это верно, как сто баб нашептали. Все будет как надо. Как мне надо.
Да, и телефон отключить…
Забыв, что свою трубку она отрубила еще в кафе, чтобы продемонстрировать Катюхе, какое значение она придает их встрече, их интиму, Анжела не глядя нажимает кнопки на подружкином телефоне, прихваченном по ошибке.
28. Глеб
Вместо заслуженной и, честно говоря, ожидаемой благодарности — “абонент недоступен”. Глеб старается пригасить досаду, чтобы она не раскочегарилась до неуправляемого гнева. Мало ли почему Анжела отключила телефон. Он сам ведь тоже был вне зоны доступа, когда она, скорее всего, и собиралась вознаградить его за эксклюзивную информацию.
Но кто отключает телефон в разгар рабочего дня?
Почему? Когда мы были вместе, никто не звонил.
Ревнивые картинки… Мерзко на душе… Он для нее — все, ну буквально все делает, а она…
Вчера именно в это время он был у нее в гостях… При полной тишине. Понятно, качественная звукоизоляция жилья, но ведь и ни одного звонка… Отключила телефон, чтобы ничто не помешало их кайфу, обоюдному…
Обоюдному ли?
Да черт знает… Молчала женщина — и до, и во время, и после… Удалось уловить только участившееся, вроде неравнодушное дыхание… Никаких традиционных реплик типа “ты мужик хоть куда”, “ни с кем мне не было так”, которые он слышал в молодости от знакомых девиц. А в недавнее время и от продавщиц секса. Индивидуалок, конечно.
Анжела молчала, но и без слов понятно, когда женщина хочет… Зрачки расширяются, приглашая в свою глубину, рука мягко подталкивает к дивану вместо того, чтобы словами указать гостю, куда сесть… Она нисколько не сопротивлялась, даже для шутки, для того, чтобы подзавести партнера. Да ему и не требовалось никакого допинга. Как только она еще в машине спросила: “Может, кофеем тебя напоить?”, так он сразу загорелся. Неожиданно… Ни о чем конкретном даже и не мечтал… Обычными мужскими фантазиями себя не растравлял…
Сама позвала. Такая ухоженная, балованная, богато одетая и надушенная.
Но может, она… Только для здоровья, для разрядки стресса…
Неуютную, царапающую мысль Глеб прогоняет, тем более что некогда ему — надо действовать. Не удалось воспользоваться поводом, чтобы с Анжелой хотя бы поговорить лишний раз — другой подвернется. Не вышло посоветоваться насчет того, как Бизяева расколоть, так это пустяки, сам соображу. Ждать некогда. Полдня уже потратил на то, чтобы получить разрешение на допрос, потом с трудом вызвонил олигарха, и вот теперь — дубовая дверь в приарбатском переулке.
На свежеоштукатуренной кирпичной стене табличка с гербом и золотыми буквами — “Приемная депутата Госдумы, председателя Комитета…” Не дочитав до конца, Глеб тянет на себя медную фигурную ручку. Массивная дверь не поддается. А, тут звонок есть. Под ним решетка, защищающая микрофон. Вон и глазок видеокамеры… Надо себя назвать.
Преодолев первую линию обороны, выстроенную слугой народа от этого самого народа, Глеб входит в просторный холл. Мрамор, кожа, позолота… Богатенько тут все, не сравнить с предбанником в их прокуратуре.
Девица модельного экстерьера сексуально шепчет “пройдемте” — вхолостую кокетничает — и самолично ведет на второй этаж по широкой лестнице, устланной толстым ковром. Поглощает все звуки. Помешаны они тут на тишине, отгораживающей от звонкого внешнего мира.
Интересно, а хозяин тоже пешком поднимается, для моциона, или его тело возносят на специально сооруженном лифте? Вряд ли в трехэтажном особняке до революции были какие-нибудь подъемные механизмы…
Эти посторонние мысли помогают расслабиться перед разговором-сражением и не пропитаться оцепеняющим почтением, которое тут имеют к хозяину не только обслуживающие его люди, но и неодушевленные предметы обстановки. Даже дверь в начальственный предбанник, а потом и в кабинет открывается-закрывается за вошедшими плавно и беззвучно. Прямо по Митрофанушке: она тут не существительное, а прилагательное, нежно прилагается к статусу.
Проходя мимо длинного стола для совещаний, торцом прислоненного к лекально изогнутому верстаку Бизяева с множеством новейших девайсов (путь неблизкий), Глеб прикусывает язык, чтобы издалека не крикнуть рвущееся “Здравствуйте!” Массивные предметы и размер кабинета прямо выдавливают из посетителя подчинение.
Удивление помогает сдержаться: не узнал бы Бизяева, если б его предъявили на опознание в ряду похожих мужчин. Загар, который вчера на пресс-конференции победно выделял своего обладателя среди бледнолицых трудяг-журналистов, вдруг превратил его в угрюмого старика. Страдает… Каждая морщина напоказ, как будто поработал небрежный театральный гример — мол, из зала не заметят топорную работу. Но Глеб-то подходит вплотную, чтобы подхватить протянутую руку.
Увы, вблизи впечатление меняется. И это ему нипочем! Родную дочь убили, а он все равно на коне. Продолжает командовать.
— Я связался с твоим начальством, — кивнув на ближайший стул, извещает Бизяев. — Тебе будет обеспечена любая поддержка! Что-нибудь удалось накопать? Твоя версия?! Есть какие-нибудь зацепки?
Крепкое пожатие, голос стальной, речь чеканная, четко проартикулированная. Если убийца дочери хоть в чем-то промахнулся — отец его найдет и уничтожит. Берегись!
